Новости Кисаме Хошигаки: Мультфильм из чернил

Теория словесности это, надо полагать, литературный курс. Отдельно поэзия, отдельно проза. Всё наше, русское. Биографии Фонвизина, Державина, Лермонтова, Жуковского, Крылова, трактаты о Карамзине, Пушкине, Гоголе - это как детские площадки.

Девочка была весьма грамотная, поскольку нигде ни одной орфографической ошибки. Сложнейшие обороты, точнейшие тексты: «И скучно, и грустно, и некому руку подать», «не искушай меня без нужды». Десятки, если не сотни известных нам со школы стихов.
Но ведь мы их запоминали нехотя и тут же счастливо забывали, азартно забрасывая учебники после каждого экзамена. А тут скрупулёзное списывание.
Две тетради так и обозначены: «для списывания». То есть для тщательного переписывания из хрестоматий, тогда, надо полагать, редких.
Каторжный труд, скажете. Ну да, кого хочешь утомят все эти учёные рассуждения о романтизме, «ложноклассицизме», «сантиментализме» (через «а»). Гимназистка-старшеклассница тоже, небось, утомлялась. И среди знаменитых текстов вдруг появляются стихи явно её собственные:

«Что за педант наш учитель словесности, слушать противно его. Вечно твердит о трудах и известности, а о любви ничего… Верьте, папашенька, верьте, мамашенька, замуж мне, замуж пора… Все говорят, и сама говорила я, что далеко я собой не дурна, буду женой я, женой современною, мужу подставлю рога. Вот упоение, вот наслаждение, муж мой и раб, и слуга… Если меня он преследовать станет, я за границу уйду, с милым безумно влюблённым поручиком я своё счастье найду».